В соответствии с Указом Президента Республики Узбекистан от 10 июня 2024 года «О мерах по дальнейшему усилению гарантий надежной защиты прав и свобод личности в оперативно-розыскной и следственной деятельности» с 1 января 2025 года в Узбекистане введена должность следственного судьи в районных и городских судах по уголовным делам.

Эффективное и законное функционирование этого важного института – один из важных вопросов судебной реформы, начатой в стране примерно семь-восемь лет назад.

В период зарождения первоначальных представлений о нем особую актуальность приобретает формирование правильного понимания статуса следственного судьи в точном соответствии с общепризнанными стандартами и практикой развитых демократических стран.

В этой связи особый интерес представляет сравнительный анализ института следственного судьи с точки зрения нескольких концептуальных вопросов, влияющих на формирование правильного подхода к этому институту.

Первое. В некоторых публикациях делается вывод, что введение должности следственного судьи в Узбекистане направлено на обеспечение действенности положений конституционно закрепленного института Хабеас корпус. Считаю, это решение не может быть тождественно хабеас корпусу, но может рассматриваться как шаг к усилению гарантий личной свободы, близких ему по духу. Формально и юридически – это разные процедуры, и институт следственного судьи не является реализацией хабеас корпус в строгом смысле.

Эта процедура характерна для англо-саксонской правовой семьи и в ее рамках, во-первых, арест подозреваемых лиц осуществляется прокурорами и полицией, а обоснованность этого ареста изучается специальным судом – магистратом, а во-вторых, суды по уголовным делам не участвуют в процедуре хабеас корпус.

Второе. Принципиально важен вопрос, является ли санкционирование меры пресечения в виде заключения под стражу исключительным полномочием следственного судьи, как это имеет место у нас в Узбекистане?

С учетом отсутствия следственного судьи в государствах англо-саксонской правовой семьи попытаюсь ответить на этот вопрос с точки зрения практики работы следственных судей в странах континентального права (Франция, Германия, Италия, Испания, Польша, страны Бенилюкса и др.). 

В некоторых из них следственные судьи действительно санкционируют заключение под стражу, однако в этом вопросе сложилась различная практика. Так, если в Германии следственный судья рассматривает ходатайство прокуратуры и принимает решение о заключении под стражу, в Испании следственный судья ведет предварительное расследование и сам выносит решения о мерах пресечения, то во Франции следственный судья может ходатайствовать о заключении под стражу подозреваемого, а решение о мере пресечения, в том числе помещении под стражу, рассматривает уже другой судья – по делам о лишении свободы и содержания под стражей.

Третье. Как известно, в Узбекистане должность следственного судьи создана в структуре суда по уголовным делам. Это соответствует европейской практике, где следственные судьи также функционируют в структуре судов общей юрисдикции (уголовных судов).

В этой связи возникает логичный вопрос: как обеспечить независимость и беспристрастность следственного судьи, если его решения затем изучаются судьями по уголовным делам, с которыми он работает в одной структуре? Ведь эти судьи могут влиять на его решения (например, попросить не арестовывать своих родственников или знакомых).

Это абсолютно логичный и глубоко юридический вопрос, и он стоит в центре современных дискуссий о гарантиях судебной независимости в странах с системой следственного судьи.

Там независимость следственного судьи гарантируется институционально, процедурно и этически, даже если он входит в ту же судебную структуру, что и судьи, рассматривающие уголовные дела. Это обеспечивается благодаря разработке ряда механизмов, которые сводят риски влияния к минимуму.

Первый механизм – это четкое функциональное и процессуальное разграничение ролей. Следственный судья не участвует в рассмотрении дела по существу. Судьи, рассматривающие дело по существу, не могут подменить собой следственного судью или отменить его решения без установленной процедуры. В некоторых странах, например, Франции и Бельгии, дело изначально распределяется между независимыми магистратами: следствием занимается один судья, судит другой, а решения о заключении выносит третий (JLD).

Второй механизм – ротация и автоматическое распределение дел. Делопроизводство часто осуществляется по заранее установленным графикам или случайным образом. Это минимизирует возможность целенаправленного давления, в качестве примера которого может выступать передача дела «удобному» судье.

Третий механизм – этические кодексы и дисциплинарная ответственность. В странах ЕС действует обязательный Кодекс судейской этики. Контакты между судьями, выходящие за рамки процессуального взаимодействия (особенно в целях давления), считаются нарушением независимости и могут привести к дисциплинарным или даже уголовным мерам.

Четвертый механизм – независимость судебной власти как института. В Испании, Италии, Франции и Бельгии контроль за судьями осуществляют высшие советы магистратуры, полностью независимые от исполнительной власти. Они обеспечивают защиту судей от внешнего и внутреннего давления.

Пятый – это механизм отвода и обжалования. Заинтересованное лицо может подать отвод следственному судье, если есть основания подозревать оказание давления или предвзятость. Решения следственного судьи могут быть обжалованы в апелляционной инстанции, где их пересматривают другие судьи.

При всем при этом важно понимать: структурная близость (работа в одном здании, подчинение одной администрации суда) может создавать почву для потенциального влияния, особенно в странах с более слабой судебной культурой, но в странах с развитой судебной системой профессиональные, процедурные и институциональные барьеры эффективно минимизируют эти риски.

В государствах, где система только формируется (например, Узбекистан), проблема неформального влияния внутри судебной среды действительно может быть актуальна, поэтому имеет смысл усиливать внешнюю подотчетность и прозрачность решений следственного судьи, расширять полномочия органов судейского самоуправления, отделенных от министерства юстиции, и поддерживать международные стандарты судейской этики.

Для укрепления независимости и беспристрастности следственного судьи в странах с развивающейся судебной системой, включая Узбекистан, очень важны рекомендации, основанные на международных стандартах (Венецианская комиссия, ЕСПЧ, ООН) и успешных практиках государств Европы. В их числе необходимость обеспечения институциональной независимости следственных судей с целью исключения влияния со стороны других судей, прокуратуры, органов внутренних дел и других силовых структур, исполнительной власти (как это имело место в недавнем прошлом), внедрения функционального разделения судебных ролей с целью исключения конфликта интересов между судьями, участвующими на разных стадиях процесса, введения практики процессуальной подотчетностиследственных судей с целью повышения прозрачности принимаемых ими решений, системы кадровой защиты и этических правил поведения следственных судейс целью защиты их от давления и мотивации на добросовестное исполнение обязанностей (в этой связи рекомендуется проводить регулярное оценивание добросовестности и независимости следственных судей с участием представителей судейского сообщества, адвокатуры, ведущих ученых и экспертов), обеспечения прозрачности деятельности судебных следователей для общества с целью исключения неформальных связей и укрепления к ним доверия, допуска общественных наблюдателей или представителей правозащитных организаций с целью мониторинга работы судебной системы (в рамках закона).

В заключение хотелось бы отметить, что модель следственного судьи в Узбекистане может быть эффективным механизмом защиты прав личности только при наличии гарантий независимости. Без них есть риск, что он станет либо прикрытием для прокурорского давления, либо марионеткой внутри судебной иерархии.

А. Акилов, 

главный научный сотрудник Института законодательства и правовой политики при Президенте Республики Узбекистан, доктор юридических наук, профессор.

УзА